150 лет со дня рождения Максима Горького

«В произведениях Горького нет искусства»

Ана­ста­сия Лиси­цы­на
150 лет назад родил­ся куль­то­вый совет­ский писа­тель Мак­сим Горь­кий — автор «Чел­ка­ша», «На дне», «Мате­ри», «Жиз­ни Кли­ма Сан­ги­на»; чело­век с непро­стой судь­бой и неод­но­знач­ной репу­та­ци­ей. «Газета.Ru» пуб­ли­ку­ет вос­по­ми­на­ния его совре­мен­ни­ков.

Мак­сим Горь­кий — он же Алек­сей Мак­си­мо­вич Пеш­ков — номи­ни­ро­вал­ся на Нобе­лев­скую лите­ра­тур­ную пре­мию пять раз и был тре­тьим после Пуш­ки­на и Тол­сто­го по коли­че­ству тира­жей. Горь­ко­го назы­ва­ли куль­то­вым про­ле­тар­ским писа­те­лем, но в его био­гра­фии до сих пор есть про­бе­лы и неяс­но­сти.

Выхо­дец из ниже­го­род­ской семьи, Горь­кий начи­нал с роман­ти­че­ских новелл, песен в про­зе и рас­ска­зов, в том числе дет­ских, а про­сла­вил­ся как автор рево­лю­ци­он­ной дра­ма­тур­гии. Осно­вал мно­же­ство газет и жур­на­лов, создал три изда­тель­ства — «Зна­ние», «Парус» и «Все­мир­ная лите­ра­ту­ра» — воз­об­но­вил серию «Жиз­нь заме­ча­тель­ных людей» и про­вел I Все­со­юз­ный съезд совет­ских писа­те­лей.

Горь­кий стал одним из круп­ней­ших спон­со­ров боль­ше­ви­ков, дру­жил с Лени­ным, но к рево­лю­ции в ито­ге отнес­ся кри­ти­че­ски – пытал­ся помо­гать осуж­ден­ным и репрес­си­ро­ван­ным, осуж­дал отно­ше­ние вла­сти к ста­рой интел­ли­ген­ции, доби­вал­ся выда­чи раз­ре­ше­ния на выезд для Бло­ка, кото­рое было полу­че­но за день до смер­ти поэта, но после рас­стре­ла Нико­лая Гуми­ле­ва решил эми­гри­ро­вать. По офи­ци­аль­ной вер­сии, Горь­кий отпра­вил­ся в Евро­пу для лече­ния (у писа­те­ля дей­стви­тель­но были про­бле­мы со здо­ро­вьем) и сбо­ра сред­ств для борь­бы с голо­дом, кото­рый начал­ся в стра­не после засу­хи 1921 года.

Сна­ча­ла Горь­кий жил в Хель­син­ки, Бер­ли­не и Пра­ге, а потом пере­брал­ся в Ита­лию.

В 1928 году по при­гла­ше­нию Совет­ско­го пра­ви­тель­ства и лич­но Ста­ли­на писа­тель впер­вые при­е­хал в СССР, где в тече­ние пяти недель путе­ше­ство­вал по стра­не, смот­рел на зара­нее под­го­тов­лен­ные объ­ек­ты и вос­хи­щал­ся дости­же­ни­я­ми — резуль­та­том поезд­ки стал цикл очер­ков «По Сою­зу Сове­тов». Через год писа­тель совер­шил вто­рую поезд­ку в СССР, посе­тил Соло­вец­кий лагерь осо­бо­го назна­че­ния — один из круп­ней­ших поли­ти­че­ских лаге­рей стра­ны — и по ито­гам путе­ше­ствия напи­сал поло­жи­тель­ный очерк «Солов­ки», одоб­ря­ю­щий режим в тюрь­ме и систе­му пере­вос­пи­та­ния узни­ков.

В 1931-м совет­ское пра­ви­тель­ство предо­ста­ви­ло Горь­ко­му для посто­ян­но­го про­жи­ва­ния рос­кош­ный особ­няк Рябу­шин­ско­го на Малой Никит­ской ули­це в Москве, а так­же дачи в Гор­ках и Кры­му.

В 1932-м писа­тель навсе­гда вер­нул­ся в СССР. Через четы­ре года Горь­кий скон­чал­ся на 69-м году жиз­ни. По реше­нию Ста­ли­на, тело было кре­ми­ро­ва­но, а урну с пра­хом поме­сти­ли в Крем­лев­скую сте­ну на Крас­ной пло­ща­ди.

Самуил Маршак

Горь­кий ока­зал­ся чело­ве­ком огром­но­го роста, слег­ка суту­лым и совсем не таким, как на открыт­ке. Вме­сто блу­зы, на нем была корот­кая курт­ка, наглу­хо застег­ну­тая. Воло­сы были корот­ко остри­же­ны. Ниче­го мона­стыр­ско­го или стран­ни­че­ско­го в насто­я­щем Горь­ком не было. Он был похож, как мне тогда пока­за­лось, на сол­да­та. Гла­за мне понра­ви­лись — серо-синие, с длин­ны­ми рес­ни­ца­ми. Рес­ни­цы при­да­ва­ли взгля­ду необык­но­вен­ную при­сталь­но­сть. Горь­кий сто­ял в две­рях и гово­рил неожи­дан­ным басом. «Я про­вин­ци­ал», — гово­рил он Ста­со­ву застен­чи­во и угрю­мо.

Евгений Замятин

Сама его жиз­нь — это кни­га, это увле­ка­тель­ный роман. …Город, где жили рядом Рос­сия 16 и 20 века, — Ниж­ний Нов­го­род, роди­на Горь­ко­го. Река, на бере­гу кото­рой он вырос, — это Вол­га, родив­шая леген­дар­ных рус­ских бун­та­рей Рази­на и Пуга­че­ва, Вол­га, о кото­рой сло­же­но столь­ко песен рус­ски­ми бур­ла­ка­ми. Горь­кий преж­де все­го свя­зан с Вол­гой: его дед был здесь бур­ла­ком.

…В доме это­го ску­по­го и суро­во­го ста­ри­ка про­хо­дит дет­ство Горь­ко­го.

Оно было очень корот­ким: в 8 лет маль­чик был уже отдан в под­ма­сте­рья к сапож­ни­ку, он был бро­шен в мут­ную реку жиз­ни, из кото­рой ему предо­став­ля­лось выплы­вать как ему угод­но.

Корней Чуковский

Как хоти­те, а я не верю в его био­гра­фию. Сын масте­ро­во­го? Босяк? Исхо­дил Рос­сию пеш­ком? Не верю. По-мое­му, Горь­кий — сын кон­сис­тор­ско­го чинов­ни­ка; он окон­чил Харь­ков­ский уни­вер­си­тет и тепе­рь состо­ит — ну хотя бы кан­ди­да­том на судеб­ные долж­но­сти. И до сих пор живет при роди­те­лях, и в восе­мь часов пьет чай с моло­ком и с бутер­бро­да­ми, в час зав­тра­ка­ет, а в семь обе­да­ет.

От спирт­ных напит­ков воз­дер­жи­ва­ет­ся: вред­но.

И такая акку­рат­ная жиз­нь, нату­раль­но, отра­жа­ет­ся на его тво­ре­ни­ях. Напи­сав одна­жды «Пес­нь о Соко­ле», он ров­нень­ко и сим­мет­рич­но раз­де­лил все миро­зда­ние на Ужей и Соко­лов, да так всю жиз­нь, с моно­тон­ной акку­рат­но­стью во всех сво­их дра­мах, рас­ска­зах, пове­стях — и дей­ство­вал в этом направ­ле­нии.

Владимир Ходасевич

День его начи­нал­ся рано: вста­вал часов в восе­мь утра и, выпив кофе и про­гло­тив два сырых яйца, рабо­тал без пере­ры­ва до часу дня. В час пола­гал­ся обед, кото­рый с после­обе­ден­ны­ми раз­го­во­ра­ми рас­тя­ги­вал­ся часа на пол­то­ра. После это­го Горь­ко­го начи­на­ли вытас­ки­вать на про­гул­ку, от кото­рой он вся­че­ски укло­нял­ся. После про­гул­ки он сно­ва кидал­ся к пись­мен­но­му сто­лу — часов до семи вече­ра.

…Он счи­тал сво­им дол­гом сто­ять перед чело­ве­че­ством, перед «мас­са­ми» в том обра­зе и в той позе, кото­рых от него эти мас­сы жда­ли и тре­бо­ва­ли в обмен за свою любо­вь.

Часто, слиш­ком часто при­хо­ди­лось ему само­го себя ощу­щать неко­ей мас­со­вой иллю­зи­ей, частью того «золо­то­го сна», кото­рый одна­жды наве­ян и кото­рый раз­ру­шить он, Горь­кий, уже не в пра­ве.

…В извест­но­сти не мог с ним срав­нить­ся ни один из рус­ских писа­те­лей, кото­рых мне при­хо­ди­лось встре­чать. Он полу­чал огром­ное коли­че­ство писем на всех язы­ках. Где бы он ни появ­лял­ся, к нему обра­ща­лись незна­ком­цы, выпра­ши­вая авто­гра­фы. Интер­вью­е­ры его оса­жда­ли. Газет­ные кор­ре­спон­ден­ты сни­ма­ли ком­на­ты в гости­ни­цах, где он оста­нав­ли­вал­ся, и жили по два-три дня, что­бы толь­ко уви­деть его в саду или за табль-д’отом.

Марк Алданов

Горь­кий и до рево­лю­ции, и после нее жил впол­не «бур­жу­аз­но» и даже широ­ко. Если не оши­ба­юсь, у него за сто­лом чуть не еже­днев­но соби­ра­лись бли­жай­шие дру­зья. Ино­гда он устра­и­вал и насто­я­щие «обе­ды», чело­век на деся­ть или пят­на­дцать. До 1917 года мне было и инте­рес­но, и при­ят­но посе­щать его госте­при­им­ную квар­ти­ру на Крон­верк­ском про­спек­те. Горь­кий был чрез­вы­чай­но любез­ным хозя­и­ном.

Дмитрий Мережковский

Чехов и Горь­кий дей­стви­тель­но «про­ро­ки», хотя не в том смысле, как о них дума­ют, как, может быть, они сами о себе дума­ют. Они «про­ро­ки» пото­му, что бла­го­слов­ля­ют то, что хоте­ли про­клясть, и про­кли­на­ют то, что хоте­ли бла­го­сло­вить.

Они хоте­ли пока­зать, что чело­век без Бога есть Бог; а пока­за­ли, что он — зверь, хуже зве­ря — скот, хуже ско­та — труп, хуже тру­па — ничто.

…В про­из­ве­де­ни­ях Горь­ко­го нет искус­ства; но в них есть то, что едва ли менее цен­но, чем самое высо­кое искус­ство: жиз­нь, прав­ди­вей­ший под­лин­ник жиз­ни, кусок, вырван­ный из жиз­ни с телом и кро­вью.

Дмитрий Быков

Горь­кий — про­ле­тар­ский Печо­рин, сви­де­тель­ство того, что тепе­рь судь­бу Рос­сии будут решать низы.

…Горь­кий — писа­тель полез­ный, в том смысле, что учит — как все­гда и меч­тал — дея­тель­но­му отно­ше­нию к жиз­ни. Это писа­тель не для сла­бо­нерв­ных, но тем, кто через него про­рвет­ся, он спо­со­бен дать мощ­ный заряд силы, а пожа­луй что и надеж­ды: все по его любим­цу Ниц­ше — «что меня не уби­ва­ет, дела­ет меня силь­нее».

Из ран­не­го, пожа­луй, сто­ит читать почти все.

«Одна­жды осе­нью», «Супру­ги Орло­вы», «Два­дцать шесть и одна» — хоро­ши без­ого­во­роч­но. «Мама­ша Кем­ских» — рас­сказ силь­ный, под­лин­но вели­кий и в выс­шей сте­пе­ни душе­по­лез­ный, «Отшель­ник», «Кара­мо­ра», очерк «Стра­сти мор­да­сти», «Горо­док Оку­ров», где вме­сто исто­рии оче­ред­ной неудав­шей­ся жиз­ни пред­при­ня­та попыт­ка пано­ра­мы выду­ман­но­го сред­не­рус­ско­го горо­да с его ремес­ла­ми, пове­рья­ми и хро­ни­кой, несколь­ко напо­ми­на­ю­щей щед­рин­скую; Горь­кий — при­рож­ден­ный новел­ли­ст, но«Клима Сам­ги­на» читать нуж­но любо­му, кому инте­рес­на рус­ская жиз­нь (идей­ная, поли­ти­че­ская, рели­ги­оз­ная) пер­вых два­дца­ти лет XX века. Раз­го­во­ры о скуч­но­сти и моно­тон­но­сти рома­на ведут­ся дав­но, но слу­хи эти пре­уве­ли­че­ны — для под­рост­ка «Сам­гин» вооб­ще кла­дезь ярких эро­ти­че­ских впе­чат­ле­ний, посколь­ку здесь Горь­кий откро­ве­нен как нико­гда.

Олег Волков

Я был на Солов­ках, когда туда при­во­зи­ли Горь­ко­го. Раз­дув­шим­ся от спе­си (еще бы! под него одно­го пода­ли корабль, води­ли под руки, окру­жи­ли почет­ной сви­той), про­шел­ся он по дорож­ке воз­ле Управ­ле­ния. Гля­дел толь­ко в сто­ро­ну, на какую ему ука­зы­ва­ли, бесе­до­вал с чеки­ста­ми, обря­жен­ны­ми в нове­хонь­кие аре­стант­ские одеж­ки, захо­дил в казар­мы вох­ров­цев, отку­да толь­ко-толь­ко успе­ли выне­сти стой­ки с вин­тов­ка­ми и уда­лить крас­но­ар­мей­цев… И вос­хва­лил!

В вер­сте от того места, где Горь­кий с упо­е­ни­ем разыг­ры­вал роль знат­но­го тури­ста и пус­кал сле­зу, уми­ля­ясь людям, посвя­тив­шим себя гуман­ной мис­сии пере­вос­пи­та­ния тру­дом заблуд­ших жертв пере­жит­ков капи­та­лиз­ма, — в вер­сте отту­да, по пря­мой, озве­рев­шие над­смотр­щи­ки били наот­машь пал­ка­ми впря­жен­ных по вось­ми и деся­ти в гру­жен­ные дол­го­тьем сани истер­зан­ных, измож­ден­ных штраф­ни­ков — поль­ских воен­ных. На них по чер­но­тро­пу выво­зи­ли дро­ва. Содер­жа­ли поля­ков осо­бен­но бес­че­ло­веч­но.